Цель заброшена
Автор не отписывался в цели 2 года 11 месяцев
Дневник цели
Ну вот, книга прочитана, куча заметок написана. Теперь самое страшное и сложное — написать рецензию. Но, чувствую, что раньше чем через 2 недели я за неё не сяду — у меня пока много чего на дописывании
Epilogue: Beyond Earth
Автор начинает эпилог с сообщения в новостях о нелегальной торговле чернозёмом Украины в 2011 году. Отсюда начинается рассуждение о том, что почва может быть не так прочно связана с территорией, как это представлялось. Тем не менее, подобные события вызывают закономерные страхи, связанные с общим упадком экономического и демографического аспектов государственного развития. Дальше автор переходит к теме искуственного создания плодородных земель — такие эксперименты проводились уже в СССР. Она также приводит результаты исследований, указывающие на то, что знамениты российский и украинский чернозём — это не природное образование, но природно-культурное, формировавшееся под активным воздействием хозяйственной деятельности человека. И в конце поднимает вопрос о том, что всё-таки, почва — это не просто плодородная субстанция, позволяющая народам кормиться, но также вместилище нашей культуры, истории и памяти
After all, soil is so much more than a substrate for growing the food that sustains us. It is the site of our most important rituals, the resting place of our dead, a bank of ancestral and personal memory. As we seek out new homes on Earth and beyond, new rituals of memorialization, and new ground for our utopian dreams, let us remember the collective history preserved in the earth, our transcorporeal body
Шестая глава. Virgin Land: The Libidinal Economy of Virgin Land
Эта глава посвящена кампании по освоению целины в Казахстане. Либидинальная экономика как концепт позволяет автору выявить символику оплодотворения девственных земель через акт вторжения в эти земли с помощью сельхозтехники. Первой борозде в литературе, живописи и кино придаётся особое значение как символу начала новой жизни. Параллельно привязывается тема слияния народов — русских и народов азиатских республик СССР, чей союз только и может привести к значимым результатам.
В добавок ко всему, целина — символ возрождения после сталинских репрессий, символ оттепели. И хотя Хрущёв никогда напрямую не говорил о ГУЛАГе, кампания по освоению целины стала своеобразным диалогом с этим страшным периодом
Tselina was characterized by contradictions: it referred to land that was so marginal that it was not under cultivation, yet was imagined as fantastically fertile; it was land inhabited by pastoral nomads, yet imagined to be empty of life. Tselina also had paradoxical spatiotemporal qualities. It was both old and new: its fertility was the accumulation of millennia of uninterrupted natural processes, yet it was only just entering the human economy through labor. Finally, tselina circulated in multiple, sometimes competing, symbolic economies: it was a symbol of Russian settler colonialism made to resignify in the new idiom of Bolshevik decolonization; it figured in local agrarian traditions and emerging bodies of scientific knowledge; it was central to the Cossack myth as well as Marxist theories of value and modes of production.
Пятая глава. Wasteland: Platonov’s Dialectics on Waste and Recuperation
Wasteland трактуется как пустырь, неиспользуемая земля, а также бесплодная пустыня.
Как понятно из названия, в этой главе рассматриваются произведения Андрея Платонова — в первую очередь, его повести "Джан" и "Епиванские шлюзы" и его эссе "О первой социалистической трагедии" и "Горячая Арктика". Будучи инженером-мелиоратором, Платонов с особым интересом изучает масштабные проекты по превращению пустыни в цветущий сад, проводя параллели между техническими трансформациями за счёт строительства гидротехнических сооружений и трансформациями социальными. Здесь снова противопоставляются два мира. Первый — дикий азиатский мир кочевников и пустыни, которая наступает на южноевропейскую часть России, подобно набегам кочевников в прошлом. Второй — мир прогресса и инноваций, который противостоит опустыниванию и несёт жизнь пустыням.
Однако, эта картина совсем не чёрно-белая. Несмотря на то, что Платонов сравнивает Туркмению с "кладбищем городов", говоря о том, что большая часть её территории — пустыня с останками былых цивилизаций. В то же время он постоянно подчёркивает необходимость создавать новое на фундаменте старого, обязательно учитывая местную специфику. Изменения не могут быть превнесны из вне без поддержки и активного участия проживающих на этой территории народов.
Платонов поднимает важную тему того, что сейчас называется "устойчивым развитием". Он говорит о том, что вся критика потребительского отношения к природе строится на анализе капиталистического метода производства. При этом Платонов высказывает большие сомнения в том, что социалистическая модель будет в этом смысле сущственно отличаться. Он не отрицает социализм сам по себе, но призывает к строительству "аутнтичного" социализма, учитывающего местные географические и культурно-социальные условия
Четвёртая глава. Sediment: Soviet Construction on Asian Soil
Эта глава основывается на анализе трёх произведений: 1) Пильняк. Волга впадает в Каспийское море; 2) Ясенский. Человек меняет кожу; 3) Сценарий фильма (нереализованного) Эйзенштейна "Большой ферганский канал"
Все произведения рассказывают о больших стройках гидротехнических сооружений — судоходных и оросительных каналах — и сопутствующей этому строительству насильной "перековки" сознания людей. Как большое строительство вгрызается в тело земли и трансформирует древние напластования осадочных пород, так и советский строй разрушает напластования устаревших общественных формаций и традиций и самостоятельно выбирает — на каком основании строить новое государство. Будет ли это надёжный гранит, или зыбучие пески (с которыми ассоциируются неблагонадёжные политические элементы, такие как кулаки)? Во всей главе новый строй противопоставляется Азии как примера деспотичных системами правления, отсталостью и отверганием прогресса и модернизации. В то же время, в произведениях поднимается тема возможного построения нового деспотизма на старом грунте. (Оба писателя, Пильняк и Ясенский, погибли в годы репрессий. Пильняк расстрелян, а Ясенский либо умер в ссылке, либо тоже расстрелян — сведения о его смерти фальсифицировали).
Неизбежно тут же поднимается тема русского шовинизма, а также тема человеческих жертв при строительстве. Символическое смешение цемента с кровью рабочих ассоциируется с древними ритуалами, а сами жертвы анонимизируются и превращаются в деперсонализированные числа.
This chapter has attempted an archaeology of the layers of meanings and associations that accumulated in early Soviet cultural production and were then figured as the sediment, silt, ash, and quicksand under the Soviet construction site. Soil is the symbol of historical accumulation and the primitive foundation—usually coded as “Asiatic”—beneath the surface of Soviet modernity. Whether it is in the artifacts excavated from the Moscow canal bed, the ashes of dead “Mohammedan saints,” the sands threatening civilization, or the cement mixed with blood, a primitive Asian foundation was feared to undermine Soviet construction. In the works discussed here, the very attempt to excavate and reform this deep geological structure, to de-sediment “tsarist territory” and re-sediment it into “true Bolshevik soil,” results in a further hardening of the Asiatic despotism of the state. Russia and its former imperial possessions in Asia are understood to be locked in the stagnancy of oriental despotism, unable to excavate this age-old historical sedimentation and build anew
Вообще я поняла, что из российской истории мне больше всего интересен период СССР. Не потому, что я ностальгирую и хочу его реконструкции — совсем наоборот. Но меня очень интересует этот масштабный социальный эксперимент с массовым промыванием мозгов и манипуляциями. Интересно, как люди умудрялись противостоять массовому сознанию и выращивать в себе критическое мышление. Я сама до 14 лет была советским человеком и до сих пор чувствую влияние этого прошлого на свой образ мыслей. Но это, конечно, была уже лайтовая версия СССР — мне даже позволили добровольно выйти из пионеров))
Книга очень интересная — читаю её медленно, потому что постоянно составляю списки литературы, ищу книги для прочтения, изучаю исторические сведения. Например, ни про строительство Вахшского, ни про строительство Ферганского канала (который был вырыт за 45 дней!) я ничего не знала. Чувствую, что погружусь в чтение советской литературы
Третья глава. Dirt: Dirty Literature
Очень интересная тема, в которой автор исследует тему грязи в литературе в разных значениях. Сначала рассматривается развенчание пасторальной идиллической картины сельской жизни и демонстрация настоящего "грязного" труда и условий жизни в русской деревне (от гоголевских "Мёртвых душ" до Панфёровских "Брусков"). Затем автор исследует тему очищения через отказ от индивидуализма в пользу коллективизма (в это обсуждение активно привлекается фрейдизм и тема фекалий/навоза как грязи и символа невозвращённых в почву питательных элементов). Далее автор переходит к теме очищения литературного языка от грязи в виде региональной, жаргонной и просторечной лексики, спор между натурализмом и реализмом, который завершается формированием принципов советского реализма. Эта эпоха трактуется автором как драматичная для культуры — "чистки" вымывают из языка и литературы вместе с "плохим" и ценное/уникальное. Автор сравнивает это с чистками в социальной жизни, которые привели к появлению, например, такого феномена, как Павлик Морозов
The branding of Russian realism with dirt was also an effort to reterritorialize national identity, grounding it in the real material conditions of peasant life, rather than the idealizing discourse of soil inherited from German Romantic nationalism.
Мечтала прочитать книгу за январь, но пока я только на середине
Вторая глава Matter. Models of Soil and Society.
Главной темой этой главы стала идея метаболизма и влияние трудов немецкого учёного Юстуса фон Либиха на изменение отношения в России к сельскому хозяйству, а потом и в целом к взаимнотношению города и деревни и взаимоотношению России и мира. Либих фактически основал агрохимию как науку, главной идеей которой стала необходимость удобрения почвы — внесение в неё тех минералов, которые были изъяты через сельскохозяйственные растения. Удобрения предотвращают истощение почвы, а это, в свою очередь, влияет и на социальные отношения — человеческие конфликты вызваны голодом и недостатком плодородной земли.
В главе автор исследует эфолюцию идей Либиха в России с 19 века до первых годов советской власти — от дебатов Тургенева и Чернышевского, до репрессий во времена Николая I и интерпретаций Лениным в период НЭПа.
Роль России в мировом рынке рассматривается через землю как общественное благо, которое позволяло России занимать лидирующие позиции в экспорте зерна. Который, в свою очередь, должен был компенсироваться извне питательными веществами для российской земли
Прочитала первую главу Native Soil. The Roots of the Organic Nation
В ней автор анализирует литературные и интеллектуальные труды авторов 19 века, фокусирующихся на идее русской нации, сформировавшейся на особой почве, родной земле. Эти идеи были развитием положений о национальном государстве, предложенных немецким мыслителем Гердером. В России главной фигурой дискуссии стал Достоевский с почвенничеством, Блинский, Чаадаев, Аксаков, Хомяков, Данилевский. Разное прочтение развития нации, множественные аналогии с биологией — например, нация как дерево, которое растёт, цветёт, даёт плоды, стареет и умирает. В этом ключе качество почвы и её удобренность играют важнейшее значение
Елена, мне как раз больше по душе более прохладный климат - я же чукча на четверть :). Но вот вкусная еда, море и горы, красивые пейзажи, история, люди веселые, легкая безалаберность во всем - по этому буду скучать.
Наконец, взялась за чтение книги. Прочитала введение с заметками в файле, расписала структуру книги, собрала сведения об авторе — всё это нужно будет отметить в рецензии
Введение захватывающее. Автор говорит о рассмотрении роли земли в русской культуре в разных её ипостасях: родная земля, материя, грязь, отложения, пустыри и целина. Главы книги называются в соответствие с этими ипостасями и расположены в хронологическом порядке — от дискуссий 19 века о родной земле до советских компаний по освоение целины.
Мне кажется, что эта книга — отличное дополнение прочитанной ранее книги Андреаса Шёнле "Архитектура забвения. Руины и историческое сознание в России Нового времени". Там автор изучает выраженное в литературе и искусстве отношения к руинам, а через них — к прошлому.